Он добавил, что в тылу фронта, в промежутке между 1-й и 2-й армиями формируется новая армия, получившая 10-й номер. Если не случится катастрофических событий, уже через месяц фронт силами трех армий развернет наступление на Данциг и Познань, открыв русскому оружию дорогу на Берлин.
Начальник штаба, генерал-квартирмейстер и начальник армейской артиллерии уточнили задания, распределили маршевые роты. Больше всего пополнений получил 3-й корпус, сильнее других пострадавший в гумбиненском деле.
Распустив военный совет, командующий велел Кондратенко и хронокорректорам задержаться. Сев за стол перед Романом Исидоровичем, он озабоченно проговорил:
– Генерал, вы должны понимать, что ваше направление вовсе не второстепенное. От ваших передовых позиций всего двадцать верст до правого фланга Второй армии. Пройдете десять верст – и окажетесь в тылах Макензена.
– Я все понимаю, ваше высокопревосходительство, – сказал Кондратенко. – Зажмем в тиски Макензена. Я с одной стороны, а Шестой корпус Благовещенского – с другой.
– Действуйте, Роман Исидорович, – прозрачный взгляд командующего был решителен и безжалостен. – Только помните, что задача наша изменилась – не победу одержать, а спасти Самсонова от полного разгрома. Вчера к вечеру разгромленный корпус Благовещенского в беспорядке отступил, а сам Благовещенский бежал в тыл. На левом фланге разбит и обращен в бегство корпус Артамонова. Того самого Артамонова, который под Ляоляном поднял панику и сорвал наше наступление.
– Я понял вас, Павел Карлович. Мой корпус выполнит свой долг.
– Удачи вам, – тихо сказал Ренненкампф. – Я надеюсь, что Гинденбург ослабит нажим на Самсонова, почувствовав наш удар.
В автомобиле на обратном пути Кондратенко раздраженно сетовал, что русская армия, по настоянию союзников, вторглась в Германию раньше всех разумных сроков, не закончив мобилизации, не завершив сосредоточения всех сил. Как обычно бывает в таких случаях, единственным средством исправления ситуации становились солдатские жизни.
Вечером, сидя на колокольне, Роман и Георгий наблюдали третью атаку дивизии Слюсаренко. С начала наступления русские полки продвинулись на две версты и сейчас штурмовали деревню, выстроенную между двумя озерами. Деревня горела после почти часовой артподготовки, но немцы стреляли из пулеметов по наступающим русским цепям. Наверное, каждый четвертый солдат стрелковой бригады был убит или ранен, но пехотные цепи упорно ползли вперед, навстречу винтовочным залпам и пулеметным очередям. Потом из тыла подкатили броневики и двинулись прямо на деревню, расстреливая вражеских пулеметчиков. Четыре из шести броневиков загорелись, пораженные снарядами, но почти половина пулеметов замолчала, и ротные командиры подняли солдат в штыки.
Цепь за цепью поднимались в полный рост и бежали на врага, издавая соответствующие свирепые крики. С каждым шагом солдат становилось все меньше, но живые продолжали бежать и ворвались в деревню. Следом накатывались волны резервов. Пушки и гаубицы замолчали – артиллеристы перенацеливали стволы на следующую цель.
– Я начал задумываться над этичностью наших действий, – неожиданно признался Георгий.
– История весьма далека от морали, – машинально ответил Роман. – А что именно ты имел в виду?
– Правильно ли все, что мы делаем? Где бы мы ни оказались – посылаем предков на смерть.
– Мы стараемся минимизировать потери. Если бы не наши рекомендации – убитых предков было бы намного больше. А через двести или триста лет случится катаклизм, который вообще уничтожит человечество.
– Помню, – вздохнул Гога. – Но может быть, стоило действовать иначе? Например, вернуться в Сараево и перехватить последнего террориста.
– Не поможет. Ты же видел, нужен был только повод, даже не понадобилось убивать эрцгерцога. Другое дело, как я давно понял, России не было нужды воевать с Германией. Пользу из этой войны вынесли только венгры, румыны и поляки. Стоит ли такой результат миллионов убитых?
Бой за деревню заканчивался, стрельба стихала. Пехота выходила с противоположной окраины пепелища, в тыл потянулись колонны раненых русских солдат и плененных немцев. Снялась с позиций и двинулась вперед артиллерия. Большой конный отряд поскакал по дороге на юг, обгоняя пехотную колонну.
– Такими темпами завтра действительно ударим по тылам Макензена, – прокомментировал Гога. – Что делаем дальше? Наверное, пора вернуться на базу, переодеться в революционный гардеробчик и – курсом на Смольный.
– Вообще-то правильная мысль, и действовать иначе было бы грубой ошибкой… – Рома криво усмехнулся, покосившись на спутника. – Однако я, будучи существом несовершенным и нелогичным, хотел бы посмотреть еще одно сражение.
– Опасное замыслил, самец брутальный, – хохотнул Георгий. – Кораблег-то может буль-буль сделать. Рыбок отправимся кормить. Хотя мы давно уже не бывали в опасных переделках. Аморально себя ведем – других на смерть посылаем, а сами в тылах отсиживаемся.
Он без пояснений понял, какое сражение хочет увидеть Роман, испугался немного и теперь подбадривал себя непрерывной болтовней. Не обращая внимания на фонтан его красноречия, Рома достал свой мультифункционал и вызвал звездолет. Бартольд ответил, что катер вскоре отправится за ними.
Восточная Пруссия не желала их отпускать. Примерно через полчаса, когда совсем стемнело, вдали затихал огонь очередного штурма, когда с минуты на минуту мог появиться катер, начались осложнения. Церквушку, превращенную хронокорректорами в наблюдательный пункт, окружил кавалерийский отряд, и несколько голосов стали громко выкрикивать их имена. Самый неугомонный, в чине поручика, даже взбежал, грохоча сапогами, по лесенке и, запыхавшись, сообщил: