Посланцы Совнаркома закивали: дескать, знаем товарища Мясникова. Бонч-Бруевич начал называть приблизительные цифры оставшейся на фронтах живой силы и оружия, но тут из-за стен губернаторского дома донесся неясный гул выкриков.
– Что там происходит? – раздраженно поинтересовался Крыленко.
Адам посмотрел на Дзержинского и, правильно поняв движение руки, скомандовал:
– Полурота, к бою. Примкнуть штыки.
Он выбежал из кабинета, сопровождаемый партийными боевиками.
– Назар, веди взвод, – шепнул Рома и крикнул: – Первое отделение, за мной!
Ускоренным шагом они шли к парадному входу, и шум голосов становился все отчетливее.
Выбежав на улицу, Роман догадался, что дела плохи. Разгоряченная толпа пьяных солдат, матросов и каких-то непонятных людей в разномастной одежке пыталась ворваться в губернаторский дворец, а дюжина солдат Литовского полка с трудом сдерживала их натиск. Нетрудно было сообразить: здесь может повториться расправа, которая в прежней реальности случилась на вокзале, возле поезда главковерха прапорщика Крыленко.
Наседавших было с полсотни, но по темной улице подтягивалось подкрепление. Толпа громко вопила, требуя выдать на расправу царских сатрапов, держиморд и вурдалаков. Разобрать удавалось только обрывки фраз:
– …Мы кровь проливали… смерть золотопогонной сволочи… вдоволь кровушки солдатской попили, пора ответ держать… братцы, большевики революцию предали… а ну, выводи сюда Духонина… бей их, товарищи, пришло наше время… за все ответите… у них там сто бочек самогона в подвале… большевики с генералами сговорились… всех поубиваем… за что сражались…
Боевики Адама остались у дверей, а взвод Селютина присоединился к гвардейцам, уплотнив цепь защитников. Двумя руками держа винтовку перед грудью, Роман отпихнул настырного парня в куцей куртке поверх расстегнутого офицерского мундира на голое тело. Рукоятка затвора разбила нос парню, тот отскочил, вытирая картузом кровь с лица. Матросы селютинского взвода и подоспевшие красногвардейцы заработали прикладами, заставив толпу отступить.
В схватке наступила короткая пауза, но толпа выросла и теперь в несколько раз превосходила числом комендантскую полуроту. Для острастки Адам выстрелил в воздух из маузера. Плотная масса нападавших заколыхалась и даже откатилась на шаг-другой. После двух следующих выстрелов стало чуть потише, и Адам попытался урезонить бузотеров.
Оратором он оказался не слишком умелым, говорил общие слова, выкрикивал лозунги. Призывы к сознательности в такой ситуации были явно неуместны.
– Товарищи, прошу вас разойтись. – От натуги голос Адама становился сиплым. – Я был на каторге, шестнадцать лет я боролся за победу революции, но сегодня не нуждаюсь в безумной мести. Там, в доме, вожди революции решают важные вопросы. Генералы нужны Советской власти, никто не будет казнен без суда. Все, кто виновны, понесут законное наказание перед трудовым народом…
Тощий долговязый солдат, размахивая саперной лопаткой, протолкался из толпы в передние ряды и попер на Дракуна и Самойлова. Его лицо, заросшее косматой рыжей бородой, аж перекосило от ненависти.
– Измена! – завизжал он. – Они там наш самогон пьют и революцию продают. Бей гадов, убить всех на хрен, пся крев! Вперед, братишки, за революцию, за волю народную!
Он рубанул лопаткой, целясь в голову Самойлова, но матрос успел прикрыться винтовкой. Лезвие шанцевого инструмента соскользнуло по стволу трехлинейки и ударило по плечу. В ответ Саня-Дракун от души врезал рыжему прикладом в район переносицы, и тот упал под ноги напиравших сзади погромщиков.
Снова стало шумно, над массой людей, запрудивших узкую улицу, взвился чей-то вопль:
– Матросы наших бьют!
Крикнувшего немедленно поддержали другие:
– Большевики выпустили Корнилова и хотят у народа землю отнять!
– Красные нас продали за бочку самогона!
– Братцы, верно говорю – в Ставке большевики нас немцам продают!
– Немецкие генералы приехали в Ставку, большевики сговариваются с Корниловым и немцами!
Тупая бессмыслица обвинений никого не смущала, ибо толпа безумна по определению. Если даже в отдельности каждый человек в толпе обладал каким-то крохотным рассудком, то все вместе они превращались в стаю гиен. Толпа была многоглавым бешеным чудовищем, управляемым животным инстинктом. Выкрики вожаков лишь распаляли погромщиков, укрепляя злобу и жажду крови.
Больше сотни вооруженных безумцев с остервенением бросились на приступ, топча упавших. Завязалась яростная потасовка, десятки людей отбивали удары и сами свирепо били прикладами, кулаками. Уже пролилась первая кровь, были разбиты головы, кто-то отползал, волоча непослушную ногу.
Не было никакой возможности управлять подразделением. Матросы, солдаты и красногвардейцы перемешались и медленно отступали под натиском озверевшей толпы. Слева от Романа дрался Батя, справа – невысокий крепыш из Литовского полка. В отличие от солдат, матросы умели обращаться с винтовкой немногим лучше Романа, да и применять штыки не решались, в точности как он. Они колотили прикладами, и Роману даже удалось сбить с ног одного противника.
Однако место поверженного погромщика немедленно занял маленький, но жилистый мужичонка, проявивший невероятную силу. Схватив обеими руками винтовку Романа, коротышка дернул оружие на себя. Пошатнувшись, Роман удержал трехлинейку и даже сумел по-футбольному пнуть противника сапогом в пах. Тот заверещал, вконец осатанел и рванул винтовку резко вверх, угодив затвором Роману в челюсть. Это был настоящий нокаут.