Хронокорректоры - Страница 43

– Смешно… – Несмотря на крайне напряженную обстановку, Роман улыбнулся. – Иными словами, пиндосов ты не любишь столь же сильно, как и коммунистов.

– Нашел время выяснять отношения! Меня тошнит от общества потребления, меня тошнит от идеи братства народов, потому что я видел, как братские народы режут ближних своих во имя того самого общества потребления!

– И тем не менее, ты уважаешь Сталина…

– Да, уважаю, хоть он и коммунист. Виссарионыч оказался самым благоразумным в этой компании. Он был прагматиком и стал последним императором Северо-Восточной Евразии. Повторю, если ты с первого раза не фтыкнул: считаю своим долгом способствовать возрождению величайшей сверхдержавы всех эпох и народов!

– Значит, в этом у нас разногласий не будет.

– Не будет. – Гога шумно выдохнул, поскольку перевозбудился во время короткого пребывания в серьезном состоянии. – А теперь поведай мне, большевик, почему торопишься покинуть родную для тебя революционную эпоху?

– Почему? – Роман развел руками, печально улыбнувшись. – Все просто. Завтра в Москву приедет Дзержинский. Рано или поздно, а скорее рано, чем поздно, Железный Феликс захочет проверить мою легенду о мнимой работе в московском подполье. И тогда окажется, что никто из московских большевиков меня не знает, что никто не командировал меня в Кронштадт, что…

Снова помрачневший Георгий закончил его фразу:

– …что тебя надо расстрелять как провокатора. И меня с тобой за компанию… Ты прав, надо уходить. А при чем тут доходный дом?

– Неохота далеко тащиться ночью с чемоданами.

На лице Георгия легко читалось намерение переспросить: почему, мол, ночью и с какими чемоданами. Топот шагов в коридоре заставил его отложить вопросы. В комнату заглянул Комаров и пригласил вниз на совещание перед операцией.

После выступления московских чекистов попросил слова Гога, доложивший соображения о возможности проникнуть в дом через неохраняемый черный ход. Затем пришельцы из будущего объяснили предкам, что такое «бесшумно снять часовых». К счастью, среди бойцов московского отряда нашлись два ветерана мировой войны, служившие в отряде лазутчиков, – оба прекрасно владели навыками рукопашного боя. Петерс подчинил их Роме с Гогой, поручив убрать внешнюю охрану особняка.

Безусловно, помощник председателя ВЧК знал, что Дзержинский почему-то доверяет Мамаеву и Левантову. Тем не менее, Петерс осведомился подозрительно:

– Что за игру в бывших офицеров затеяли вы сегодня утром?

– Виноват, Ян Христофорович, игра не вышла, – покаялся Рома. – Надеялся, что нас примут за своих и пригласят.

Немного подумав, Петерс признал, что идея была неплоха.

– Вы, как я слышал, опытный конспиратор, – как бы невзначай вспомнил помощник председателя. – Встречались уже с товарищами по работе в Москве?

– Времени не было, – сделав честное лицо, поведал Рома. – Завтра надеюсь повидаться.

– Обязательно навестим ваших друзей. – Петерс изобразил гримасу фальшивого дружелюбия. – Феликс Эдмундович просил передать им благодарность. Вы – просто находка для Комиссии.

– Будем счастливы! – радостно воскликнул Гога. – Товарищ Роман обещал познакомить меня с товарищем Покровским.

По его приторной улыбке было видно, что Гога больше не колеблется и готов покинуть опасное время, не дожидаясь неминуемого разоблачения. Не снимая с лица маску беззаботного энтузиазма, он вышел из здания и залез в кузов грузовика. Кто-то спросил, почему он не взял пулемет, и Гога, сверкая все той же глуповатой улыбкой, отмахнулся и сказал: мол, при штурме дома пулемет будет мешать.

Уже в кузове они хлебнули немного водки, чтобы придать достоверность предстоящему спектаклю.

Отряд покинул автомобили за три квартала от особняка. К объекту выдвигались по разным улочкам, но в семь вечера все группы сосредоточились вокруг здания. Роман, Георгий, Комаров, Щербинин, два лазутчика-ветерана шли по знакомому маршруту со стороны Тверской, пьяными голосами распевая «Варшавянку». Возглавлявший группу чекист Борис Ашкенази, он же непосредственный начальник Комарова, аккомпанировал на гармошке, еще два сотрудника военно-политического отдела тащили третьего, который умело изображал крайнюю степень нетрезвости.

Перед калиткой в ограде дома купца Баркасова прогуливались трое – к уже знакомым охранникам прибавился третий, одетый в полушубок и папаху. Рома бросился обнимать офицера в тулупе, рыгая сивухой и бормоча пьяным голосом:

– Дружище, брат мой, вы должны выпить за здоровье его величества…

Офицер зашипел на него: дескать, прекратите безобразничать. Тут навалились лазутчики, и в считаные секунды все караульные лежали на снегу со связанными руками и с кляпами в нужных местах.

Группа Ашкенази вошла во двор через калитку, со стороны доходного дома вливалась другая группа чекистов, возглавляемая сотрудником следственной комиссии левым эсером Григорием Тамарченко. Из ближнего переулка уже поспешали красногвардейцы во главе с Назаром Селютиным.

Дверь особняка оказалась незапертой. Ашкенази махнул рукой, Комаров и другие московские чекисты вошли первыми, из дома послышалась шумная возня, хлопнули выстрелы – судя по звукам, из разных стволов. Роман и Георгий ворвались, толкаясь, через парадную дверь. На полу вестибюля лежал ничком человек в мундире, под ним расплывалось на паркете кровавое пятно. Один из московских чекистов сидел на корточках, держась за простреленный бок, другой оперативник суетился, пытаясь помочь раненому товарищу.