Хронокорректоры - Страница 57

– Попадет мой дед по распределению не на ЗИЛ, а на КамАЗ, не встретит бабулю – вот и не родится мой папа, – пробормотал ошеломленный Гога. – И вообще, никто не знает, от кого эти прабабки детей рожали…

– Ты понял, – удовлетворенно изрек Рома и стукнул стаканом об стакан товарища по авантюре. – Твое здоровье. Теперь слушай дальше. Своими чересчур умными советами на посиделках мы сделали доброе дело для Отечества, но лишили себя даже ближнего будущего. История неизбежно изменится, стирая следы нашего пребывания в революционные годы. Не приходили Мамаев и Левантов в Смольный, не разговаривали с вождями Совнаркома, никто нас там не знает и не вспомнит.

– Придется снова внедряться. – Георгий уловил основной мотив и сам развивал идею. – Причем дальнейшая история нам уже совершенно не знакома, поэтому неизвестно, куда мы попадем, оказавшись в году восемнадцатом.

В самом недобром расположении духа они допили коньяк и тяжело заснули, убаюканные покачиванием вагона. Поезд неутомимо продолжал движение по ночной равнине сквозь реальность, которой предстояло измениться до неузнаваемости. Так, по крайней мере, полагали два человека, затерявшиеся в закоулках времени.

На другой день они, оставив питерские покупки в квартирке на Большой Бронной, отправились бесцельно бродить по воскресной Москве. Жизнь казалась бессмысленно-безрадостной, к обоим вернулась давняя подруга депрессия, мир вокруг был до отвращения бесцветным, отвратительным и тоскливым. Поочередно и дуэтом они бормотали: дескать, как были неудачниками в своих временах, так и остались никчемными особями. Подобные настроения с неизбежностью привели к естественному желанию напиться до бесчувствия либо до зеленых чертей – как получится.

Незадолго до полудня хронокорректоры сидели в знаменитом трактире «поставщика высочайшего двора» Тестова на Театральной площади. Время завтрака уже миновало, обеденное не настало, в полупустом зале шумно гуляла купеческая компания. Как удалось понять пришельцам из отмененного будущего, купцы отмечали удачную сделку и по такому поводу пили водку в алфавитном порядке. Начали с анисовой, потом взялись за боярышниковую, ванильную, гвоздичную и так далее.

– Мы так не сможем, – грустно признался князь Георгий. – Подай-ка нам, голубчик, чего-нибудь помягче. На черной смородине, к примеру.

– Непременно-с, – заверил его старший половой, одетый в белоснежную рубаху. – Чего еще изволите-с?

Половой смачно расхваливал прекрасные продукты, доставленные поставщиками с Украины и Дона, из Астрахани, Крыма и Сибири. Усиленное слюноотделение почти заставило Романа заказывать все подряд, но Георгию дикий капитализм девяностых и нулевых обеспечил иммунитет от рекламы. Остановив жестом прославление раков, откормленных на жигулевском откосе, Гога потребовал подать для начала холодную осетрину с хреном, потом принести селянку с почками и расстегаями, солений разных, а под занавес пиршества – утку. Смущенный небывало скромным заказом, трактирный работник осведомился робко: дескать, не желали бы господа кулебяку, блинов, гурьевской каши, а также знаменитого тестовского поросенка.

– В другой раз попробуем и раковый суп, и поросенка, – отмахнулся Рома. – Неси водку, осетрину и кувшин кваса.

Ясное дело, половой счел их несерьезными клиентами, даже предупредил надменно: мол, в три часа стол освободить надобно, за этим столом с трех до шести кушать изволят сам господин Огородников.

Огорошив полового философской сентенцией о несущественности времени, они опрокинули первую стопку за благополучие будущих своих предков. Осетрина была неплохой, примирив с ужасной мерзостью Вселенной.

– На худой конец, можно задержаться в этом времени, – уныло произнес Гога. – Смотаемся на пару лет вперед, разведаем биржевые новости, результаты скачек – сможем играть беспроигрышно на ипподроме или на бирже.

За селянкой они пропустили еще по две стопки, но пришли к заключению, что для биржевой игры нужен хоть какой-то капитал, а золотой запас подходит к концу.

– У меня три золотых в кармане бренчат, – признался Рома.

– И у меня два. – Гога вздохнул. – Мы прямо как Буратино в Стране дураков: осталось последние пять империалов потратить и – на паперть.

– Ты хотел сказать – в восемнадцатый год, – фыркнул Рома. – А лучше в семнадцатый… Нечего морщиться. Мне тоже неохота в эту тифозную эпоху повышенной смертности. Но выбор у нас невелик.

Расторопные пацаны принесли второе. Ковыряясь в утке, Гога вполголоса прикидывал, как бы запатентовать какие-нибудь простенькие радиоприборы, которых в этом времени еще не знают. Увы, патенты стоили недешево, да и сами хронокорректоры весьма слабо разбирались в ламповой технике. Рома предполагал, что каждую радиолампу в конце XIX века выдували в стекольных мастерских по специальному заказу. К тому же, будучи астрофизиком по специальности, он знал электронику лишь теоретически. Попытки вспомнить на пьяную голову вольт-амперные характеристики диода и триода завершились катастрофически.

Злой на судьбу Рома предупредил, что не намерен доживать оставшиеся ему лет тридцать в этой примитивной эпохе. Обед они закончили в сильно расстроенных чувствах, усугубленных графином очень крепкой водки. Укрывшись зонтиками от очередного дождя, два посланца технотронных цивилизаций уныло брели по лужам.

– Хрен с ним, поехали в твою революцию, – вдруг заявил Георгий. – Надоело мне в этой дикости, даже унитазов приличных нет! Догуляем завтра последние деньги – и рванем назад в будущее.