Роман посмотрел на часы, которые показывали начало четвертого, выключил свет, надел мундир и шинель, затянул ремни и вышел из квартиры. На темной улице ждал экипаж, доставивший его в порт.
Встретивший его Георгий сел в пролетку и сказал извозчику:
– Поезжай на вокзал.
– Я думал проводить эскадру, – напомнил Роман.
– Опоздал. Корабли снялись с якоря.
– Обидно. А ты чем занимался?
– Все тем же. Радио настраивал и телеграфистам мозги вправлял.
Радиосвязь оказалась очередным больным местом эскадры. Устройства беспроволочного телеграфа были рассчитаны поддерживать связь на расстоянии до сотни километров, но безграмотные радисты сумели вывести машинки из строя, так что морзянка принималась не дальше десятка морских миль. Все последние дни Гога и Рома паяли простенькие схемы, причем Георгий даже собрал какие-то усилители, так что дальность связи выросла вдвое против паспортной гарантии. Адмиралы были в восторге.
– Кто повел эскадру? – осведомился Рома. – Сам Алексеев?
– Наместник отбывает в Мукден, в свою ставку. Отрядом броненосцев командует Ухтомский, крейсерами – Рейценштейн. Витгефт в качестве младшего флагмана держит флаг на «Победе».
– Ухтомский – темная лошадка. В Желтом море действовал без выдумки, но грамотно. И в трусости не замечен.
– Сегодня у него появится возможность проявить свои флотоводческие качества, – буркнул Георгий.
На вокзале стояли под парами сразу два состава: личный поезд наместника и воинский эшелон, в который садились вооруженные винтовками моряки. Рома знал, что несколько сотен офицеров и матросов с потопленных или разоруженных кораблей получили задачу охранять батареи морских пушек. Всего возле Бицзыво таких батарей было сформировано шесть, и на их вооружении состояло десять 120-мм орудий с крейсера «Боярин» и транспорта «Ангара», а также снятые с миноносцев и вспомогательных крейсеров малокалиберные пушки.
Гости из будущего направились к поезду наместника. Здесь их встретил Эбергард, простонавший с облегчением:
– Наконец-то я вас нашел!.. Его высокопревосходительство гневается, требует вас к себе.
– А что случилось-то? – забеспокоился Роман.
– Узнаете, – произнес флаг-капитан и добавил, поубавив надменности: – Куропаткин прислал донесение о боях на Ялу. Евгений Иванович прочитал и потребовал немедля разыскать обоих.
– Проиграли под Тюренченом, – догадался Гога. – Все-таки проиграли…
Вагон-салон Алексеева показался знакомым – примерно в таком же большевистские вожди ехали в Могилев через четырнадцать с половиной лет, или полгода назад по личному времени хронокорректоров. Наместник встал из-за стола и грозно осведомился:
– Ну-с, молодые люди, что еще вы натворили? – Затем, не дожидаясь их оправданий, продолжил: – Господин генерал от инфантерии Куропаткин сердиться изволят. Пишут, что по вашей вине командиры на реке Ялу не выполнили его приказ!
– Наверное, приказ был идиотский, – вырвалось у Романа.
Неожиданно для него наместник осклабился и произнес миролюбиво:
– Могу поверить. Как я понимаю, Засулич и остальные молодцы не соизволили выполнить приказания Куропаткина, предписавшего при малейшей опасности покинуть позицию. Вместо этого, наслушавшись ваших вольнодумственных поучений, устроили наступной бой и удержали северный берег.
– Браво! – пробормотал Гога.
Опуская куропаткинские кляузы, Алексеев коротко пересказал события последних дней на далекой корейско-маньчжурской границе. Когда японцы выдвигались к Ялу по нескольким горным ущельям, Ренненкампф, Самсонов и Мищенко внезапно атаковали правофланговую колонну. До семи тысяч казаков навалились на два пехотных полка, порубали много японцев, захватили обоз и пушки, а потом целый день – уже в пешем строю – отбивали натиски подходивших батальонов 12-й пехотной дивизии. С темнотой кавалерия оставила позиции, переправившись на северный берег с богатыми трофеями. В общей сложности японцы потеряли убитыми до двух тысяч против полутора тысяч казаков.
Вчера на рассвете Куроки попытался переправиться через Ялу напротив Тюренчена и одновременно провел обходной маневр. Однако русские полки держались выше всяких похвал, все неприятельские наскоки были отражены с большим уроном для врага. Лишь японская гвардейская дивизия, не считаясь с потерями, сумела захватить плацдарм возле Тюренчена, и Куропаткин, узнав об этой неудаче, приказал отступить. В очередной раз не выполнив его приказ, генерал Засулич послал против плацдарма последний резерв: два батальона пехоты, пулеметную роту, казачью батарею и шесть казачьих сотен из отряда Самсонова. Русские трижды ходили в штыки, и уже в сумерках японцы бежали, бросив позиции.
– Общий итог трехдневного сражения – до пяти тысяч убитых у нас, и противник потерял не меньше, – сказал наместник. – И еще важное донесение сегодня доставлено. Иессен, продолжая крейсерство, встретил караван пароходов под охраной канонерской лодки. Лодку и три корыта наши потопили, причем одно судно под обстрелом взорвалось, как пороховой склад. Надо понимать, боеприпасы для артиллерии на том пароходе везли. Пленные выболтали, что две японские дивизии уже переправлены на острова Эллиот, теперь второй эшелон в путь отправился. О планах японцы молчат, но при тяжелораненом офицере нашли карту, из которой следует, что высадка десанта произойдет нынешним утром.
– Иессен вернулся без потерь? – полюбопытствовал Роман.
– Отряд лег на обратный курс, израсходовав уголь. Крейсера Камимуры показались на горизонте, но догнать не смогли… – Загудел паровоз, и Алексеев скороговоркой закончил: – Вы двое мне будете нужны в ставке. Поэтому возвращайтесь на квартиру, соберите багаж и следующим поездом отправляйтесь в Мукден.