К исходу второго дня Фынхуанчэнского сражения установилось шаткое равновесие. Японцам предстояло решить, на каком фланге нанести решительный удар, способный переломить ситуацию.
Вечером 6 мая князь Георгий авторитетно внушал усталому растерянному Засуличу:
– Вы прекрасно справились, генерал. Теперь, согласно диспозиции наместника, ваши войска должны закрепиться на достигнутых рубежах. Сегодня ночью и завтра днем от вашего корпуса требуется всеми силами отбивать атаки, удерживая занятые высоты.
Роман уточнил:
– Но если неприятель не проявит активности, вам следует атаковать крупными силами в направлении деревни, чтоб ей сгореть!
– Глина не горит, – буркнул генерал. – Против этих мазанок даже шрапнель бессильна. Что происходит у Штакельберга?
– Первый корпус немного продвинулся и готовится нанести главный удар…
Объяснения Ромы были прерваны – к ним подъехал Куропаткин со свитой. Спешившись, командующий Маньчжурской армией сказал с болью в голосе:
– Господа, только теперь я понял муки Кутузова, вынужденного отменить наступление на второй день Бородинской битвы. Потери ужасны, господа офицеры, в батальонах не хватает каждого четвертого бойца. Нам следует прекратить атаки и отойти на тыловую позицию.
Штакельберг, давний сослуживец командующего, хмуро произнес:
– Мой корпус почти не принимал участия в боях. К тому же дивизия Ренненкампфа к нам присоединилась. Полки готовы наступать.
– Не стоит рисковать всеми нашими войсками на расстоянии восьми тысяч верст от России, – печально сказал Куропаткин. – Его императорское величество дал понять, что важнее сохранить армию, дабы дождаться, когда прибудут все предназначенные для нас армейские корпуса. Тогда-то, достигнув весомого численного перевеса, мы с божьей помощью сокрушим супостатов.
Окрыленный недавней победой Штакельберг тщетно призывал предпринять решительный натиск. Командиры дивизий тоже рвались в бой, хронокорректоры напоминали о приказе наместника, запрещавшем отходить без причины. Эффекта их усилия не имели – Куропаткин боялся сражаться и предпочитал отступление. По его распоряжению штабные принялись писать новый приказ.
Отодвинувшись на сотню шагов, Гога неуверенно промямлил:
– Мы не можем предсказать, как кончится наступление. Началась совершенно новая война, про которую нам ни хрена не известно.
– Это не повод отступать, – зашипел на него Роман. – Уже отводили войска к Ляоляну. Знаем, чем такое кончается!
Они укрылись за деревьями, достали мультифункционал и коротко переговорили со звездолетом. Катер кружил над ними чуть выше сгустившихся туч. Не прошло и десяти минут, как с неба спланировал прозрачный комок наномассы. Приземлившись, робот-трансформер втянул крылышки и быстро принял облик наместника.
Куропаткин и остальные полководцы были потрясены, когда из рощицы, сопровождаемый настырными молодыми офицерами, показался сам Алексеев. В хорошо знакомом сюртуке, с императорским вензелем и тремя золотыми орлами на погонах, невысокий и коренастый, наместник подошел к ошеломленным генералам и рявкнул:
– Опять бежите, сучьи дети?! Кто разрешил отступать?!
– Ваше высокопре… – забормотал Куропаткин.
– Отставить разговорчики! – продолжал бушевать зонд активной разведки. – Кто здесь главнокомандующий – я или пьяный фельдфебель? Приказываю немедленно переходить в наступление!
Не прошло и часа, как корпус Штакельберга начал артподготовку. Под начинавшимся дождем сибиряки пошли в атаку, сбили вражеские заставы и устремились на восток. По правой долине наступали 1-я дивизия Гернгросса и конный отряд Ренненкампфа, по левой – 2-я дивизия генерала Анисимова и входившая в состав корпуса Уссурийская конная бригада. Не приняв штыкового боя, противник начал отходить, и конница в темноте порубала до полутысячи японцев.
Алексеев раздал много важных приказов, обозвал робких военачальников разными нелестными словами, пригрозил трибуналом за трусость, после чего распорядился немедленно вводить в бой 3-ю Восточно-Сибирскую дивизию в направлении на Фынхуанчэн.
Поздно ночью наместник незаметно исчез, не дождавшись известия, что передовые отряды Штакельберга вырвались на равнину и встретили конницу Самсонова. Потрясенный грубостью наместника Куропаткин выглядел жалко и не отдавал почти никаких приказаний, а тем временем дивизии медленно пробивались вперед. В таком подавленном состоянии командующий Маньчжурской армией сделался послушным и не возражал, когда бессовестные протеже наместника вызвались отправиться в бой с отставшей колонной генерала Фока. Почти наверняка он втайне надеялся, что штабс-капитан и поручик будут сражены вражескими выстрелами.
В известных из истории событиях Фок проявил себя не лучшим образом, оставшись в памяти как нерешительный, бездарный военачальник, почти изменник. Желая подстраховаться, хронокорректоры заявили: дескать, посланы наместником проследить за его действиями. Заметно возмущенный недоверием генерал грозно орал на подчиненных, потому что первая атака была отражена гарнизоном сильно укрепленной деревни.
Гога и Рома падали с ног от утомления, но с грехом пополам втолковали Фоку, как разумно организовать артиллерийскую обработку японских позиций. После часового обстрела, израсходовав три четверти запаса снарядов, пехота снова пошла в атаку и ворвалась на окраины Фынхуанчэна. В это же время на деревню бросились полки Гернгросса, обогнувшие деревню с запада. Объединенными усилиями превращенный в крепость Фынхуанчэн был взят к полудню, одновременно полки Засулича выбили японцев с соседних высот.