Хронокорректоры - Страница 114

114

Вопрос об авторских правах для человека времен застоя представлялся несерьезным, поэтому Роман просмотрел книги, которые выбрал его напарник. Названия выглядели многообещающе, даже если были отредактированы издателями. Воспоминания о боях против Корнилова и белополяков, о разгроме контрреволюционного подполья, «Записки красного партизана», «Я воевал на черноморских линкорах», «Варшавский поход» Тухачевского, слащевские мемуары «Конец белого Крыма», несколько книг о Гражданской войне на Кавказе и в Закаспии, а также иллюстрированное издание «Танки Рено и Марк – кровавые гиены Антанты».

– Вполне достаточную библиотечку собрали, – мысленно подсчитав оставшиеся совдензнаки, провозгласил Роман. – А как поживают прежние владельцы магазина господа Демьянов и Дальский?

Борзенко поперхнулся и, опустив взгляд, принялся крутить ручку кассовой машинки, подсчитывая общую цену покупки. Выбив чек, он буркнул неохотно:

– Начитались вестернов, решили в ковбоев поиграть. Вроде бы где-то на Кубани на буденовцев нарвались.

– Белогвардейский вестерн – это непростой жанр. Можно сказать, опасный… – Гога протянул ему купюры и мелочь. – Будьте здоровы. Может быть, еще заглянем на днях.

На Большую Бронную они возвращались в полной темноте, сжимая пистолеты в карманах. В любую минуту ждали нападения Заходовского, чьи хозяева умели пеленговать работу хронодвижков. Однако и на сей раз беда стороной обошла – ни в 25-м, ни в 98-м никто в их сторону не выстрелил. Только конторщик неодобрительно поглядел на солидных господ, которые таскаются по ночам в солдатском тряпье.

Заперевшись, они жадно набросились на книги, перелистывали в поисках нужных дат и событий, затем отбрасывали, чтобы схватить другую. Хватило часа, чтобы составить хронологическую таблицу и сделать вывод: обе революции 1917 года все-таки случились.

Хотя мировая война шла для императорской власти не столь неудачно, как в исходной реальности, но Познань взять так и не смогли, потом отступили до самой Варшавы. Голод и неразбериха в тылу спровоцировали мятеж измученного народа, генералы и депутаты заставили царя отречься, Временное правительство власть не удержало. Волна убийств офицеров и генералов на сей раз получилась не столь ужасающей, но без кровопролития не обошлось. После долгого противостояния большевики 23 октября прогнали Керенского, 16 ноября Корнилов покинул Быхов, 18 ноября в Ставке на глазах бездействующего главкома Крыленко пьяная толпа растерзала генерала Духонина. Дальше кровавый бульдозер покатился по стране, погубив миллионы сограждан: корниловцы, петлюровцы, румыны, поляки, чехи, десанты Антанты на Кавказе и в Архангельске, японская оккупация Сибири, расколотое казачество, поражение под Варшавой, штурм Перекопа. Ну и мелкие штрихи вроде массовой эмиграции, тифа, миллионов беспризорников, поволжского каннибализма на почве голода и всеобщего одичания.

Швырнув на стол недочитанную книгу, Роман мрачно изрек:

– Пятнадцатого ноября – самый поздний срок – мы должны прибыть в Быхов с полком надежных войск.

– Дедлайн, – неохотно согласился Гога. – Прямо сейчас отправимся, или поспим, а завтра с утра покушаем у Тестова или в «Эрмитаже»?

– На всю Гражданскую войну впрок не нажремся, – отмахнулся Рома. – Поспим на звездолете.

Они заперли сундуки, чтобы прислуга не обнаружила во время уборки книги, изданные в следующую четверть века. Затем вызвали катер, оделись потеплее, потому как ноябрь будет морозный.

Прячась под козырьком подъезда, Рома бесцельно рассматривал улицу сквозь завесу крепчавшего дождя. Гога пытался заговорить о чем-то, но понял напрасность усилий: исполнитель Мовитц погрузился в собственные мысли, отчего выглядел жалким и беспомощным. Георгий знал такое выражение лица – не раз видел в зеркале, когда вспоминал бездарную свою жизнь.

Одиночество сделало его существование бессмысленным и наполненным лишь болью потерь. Отправившись добровольцем воевать «за речку», он искал смерти, но смог обрести лишь новые утраты.

Роман монотонно приходил в институт, читал лекции, проводил семинары, принимал экзамены. Студенты придумали какое-то глупое прозвище в связи с постоянно мрачным лицом доцента Мамаева. Подобные мелочи совсем его не волновали. Изредка, не каждый вечер и даже не каждую неделю, он заставлял себя сесть за стол и покрыть закорючками вычислений очередную страничку черновиков. Злобная судьба лишила его родных, и докторская диссертация стала бессмысленной, как и вся жизнь.

В последний день летней сессии, когда Москву начали зачищать от всякой шушеры накануне Олимпиады, Романа неожиданно вызвали к проректору по науке. Холеный профессор был бледен и опасливо старался не смотреть на Горюнова. Впрочем, войдя в кабинет, Роман не знал, что здоровяка в клетчатой тенниске зовут Горюнов.

– Вот, познакомьтесь, Роман Витальевич… товарищ из компетентных органов желает с вами побеседовать.

Особых грехов за собой Рома припомнить не мог, но кое-какие крамольные разговоры с коллегами и друзьями случались. Хотя не 37-й год на дворе и за такое больше не сажают. А вот на проректора жалко было смотреть. Старик явно терялся в догадках: то ли доцента Мамаева посадят за неведомые преступления, то ли будут вербовать, и он расскажет на Лубянке про темные делишки институтских взяточников.

Покинув храм науки, они нашли пустую скамейку в сквере, и дядька, достав из кармана тенниски удостоверение, назвался майором Горюновым. Посочувствовав печальным обстоятельствам Романа, чекист многозначительно произнес:

114