– Нет-нет, господа, мне следует основательно поразмыслить, – задумчиво разглаживая бороду, произнес Алексей Николаевич. – Мы продолжим обязательно наш разговор, но в более широком составе. Сегодня у нас пятница – стало быть, завтра ко мне на чай с пирогами приглашены Николай Евлампиевич Кутейников и Степан Осипович Макаров. Вот вам моя визитная карточка, здесь адрес напечатан – приходите к пяти часам вечера. Предвижу долгий интересный разговор.
Не без труда вернув на место отвисшую челюсть, Рома пролепетал, задыхаясь от волнения:
– Господин профессор, это выше всех наших ожиданий… премного благодарны.
Не признававший авторитетов Георгий вывел его из эйфории, сказав озабоченно:
– Смущает меня пристрастие адмирала Макарова к легкобронированным крейсерам…
Захохотав, Крылов встал из-за стола, весело проговорив:
– Вот и поговорим обо всем завтра… – Затем, оглядев пошитые спустя два десятилетия костюмы посетителей, удивленно добавил: – Простите, милостивые государи, мое любопытство, но почему вы одеты по столь непонятной моде… Неужели в Новом Свете мужчины так ходят?
– Вы меня в ковбойской одежде не видели, – моментально среагировав, осклабился Гога. – В штате Аризона, знаете ли, много удивительного.
Кажется, такое объяснение удовлетворило профессора. Они очень мило распрощались, и Крылов даже указал им дорогу к гальюну, близость которого пришлась весьма кстати. Желудки хронокорректоров бурно возражали супротив вчерашнего обжорства.
Расстройство пищеварения – удовольствие, конечно, не чрезмерное, однако время приближалось к обеденному, а вчерашние московские пирожки были давно съедены и, возможно, уже покинули пределы организмов.
Двигаясь нескорым шагом по Николаевской набережной, в советское время переименованной в честь лейтенанта Шмидта, хронокорректоры рассуждали вслух: дескать, хорошо бы перекусить, но не слишком плотно и чтобы провиант был не жирный. Недолгие поиски привели в дешевый трактир, где они заглушили голод солеными грибами, окрошкой и куском паровой рыбы с отварной картошкой и луком.
Поскольку погода стояла ясная, они присели на скамейку в сквере, чтобы обсудить, как перекантоваться до завтрашнего вечера. В крайнем случае можно было просто переместиться на сутки вперед, но изнеженные путешественники во времени склонялись найти приличную гостиницу. Неожиданно Гогу снова потянуло в депрессию, князь опечалился и принялся ныть: дескать, слишком уж нам везет, не к добру такая удача, по закону глобального равновесия скоро начнется полоса невезухи.
– Вот, например, как нам судьба подбросила бабло и ксивы. А ведь чистая случайность! Не попади мы в тот особняк, не подвернись нам жандарм, знакомый с мошенником Варфоломеичем…
– Ерунда, твое сиятельство, уйми свое горюшко, – усмехаясь, отмахнулся Рома, поглаживая сквозь атласную ткань жилетки неопасно бурчащий живот. – Кто ищет, тот найдет. И вообще, был у меня запасной вариант насчет документов.
– Какой еще вариант?
– Прадеды мои! Московский, питерский, саратовский и ростовский. Все четверо в этот год живы, благополучно здравствуют и пребывают в нестаром возрасте.
– Тебе хорошо, ты своих прадедов по именам знаешь. – Пораженный Гога покачал головой. – А я только деда с бабкой помню, да и то забыл их отчества.
– Вот оно, растлевающее влияние постсоветского капитализма, – мстительно провозгласил Роман. – А я знаю всех по имени-отчеству, видел их фотографии, даже записал на мультифункционал адреса из семейного архива.
Самое странное, что сказал он чистую правду, пусть даже не всю. Только всей правды не знали даже потомки со звездолета, тем более не стоило знать лишнего напарнику-хронокорректору.
– А это идея, – сказал вдруг Гога, быстро излечившийся от хандры. – Мотаем к твоей питерской родне. Как зовут прадеда?
– Колесов Серафим Иванович, мастер на Балтийском заводе.
– Наш человек, кораблестроитель! – восхитился Георгий. – А прабабушка?
– Настасья Егоровна. Им сейчас лет под сорок должно быть.
Кем работала прабабка, Рома не знал и полагал, что сидела дома, детей нянькала. Его дед по материнской линии Антон Серафимыч был пока малолеткой, но в Гражданскую войну дослужится до ротного командира, станет главным механиком небольшого завода, пойдет на фронт в танкоремонтную часть и погибнет в сорок третьем под Курском в звании майора. Овдовевшая бабушка выйдет замуж после войны за фронтового друга Антона Серафимыча, которого маленький Рома называл дедушкой.
Накупив угощений в приличном магазине, они сняли извозчика. Пролетка долгим путем – километров пять, не меньше – везла их поперек Васильевского острова в заводские кварталы.
По дороге, чтобы не задремать под цоканье подков, Рома вспоминал известные сведения о предках – Мамаевых, Колесовых, Ракитиных, Посадских. Фактов он знал немного, поэтому стал вспоминать семейные предания про то, как дедушка встретил бабушку, а папа – маму. На этом идиллия прекратилась, ибо Рома вдруг осознал, сколь жестоко был обманут обещаниями потомков.
Пролетка остановилась на улочке, застроенной деревянными домиками, обнесенными хилыми заборами. Разбуженный толчком Георгий осведомился недоуменно:
– Ты чего такой кислый? Укачало?
– Вроде того… – Рома предпочел не вдаваться в детали.
Он вылез из экипажа, постучал в ближайшую калитку и спросил у миловидной тетки, не знает ли та, где тут живет Серафим Колесов.
– Женишок мой неверный? – хмыкнула она, лукаво поглядывая на Гогу. – Как не знать. А вы по какой надобности?